её мать вышивает кресты на подушках и напоминает помолиться перед сном. перед едой. перед походом в школу. каждый раз, чтобы грехи сгладить и очистить свои помыслы от нечистого. тёмная комната заполняется всхлипами и страх пробирается сквозь задёрнутые шторы.
каждая пуговица застегнута, «поверить не могу, ты строишь ему глазки?», одна ошибка стоит переписывания всей тетради, «ты же знаешь, я очень тебя люблю», рукава оттягивать и скрывать синяки, «я сказала, что ты не пойдешь на ночёвку к этим шлюхам».
мам, нам по десять лет. я хочу гулять и кататься на велосипеде не только по истоптанной тропинке дом-школа-дом. я хочу гулять у реки и падать на скользких камнях, порвать заношенные до третьей заплатки штаны и оцарапать ладошки. я хочу посмотреть на звёздное небо и загадать желание, чтобы произошло маленькое чудо. загадать, чтобы у тебя всё было хорошо. молю б-га, чтобы ты была счастлива и не плакала по вечерам. я слышу, как ты шмыгаешь носом за запертой дверью спальни. я хочу, чтобы ты отстала уже от меня ко всем чертям.
её тонкие запястья смотрятся так неестественно в его больших ладонях. будто бы держит куклу, а у неё нет ни силы, ни воли к сопротивлению. толстые пальцы чуть ли не до глотки, мешая вдохнуть и позвать на помощь.
потом её крики слышат только полевые змеи и впитывают окружающие серые стены.
говорила же мать, чтобы не сходила с тропы.
она жила у огромного дуба, летом с самого утра выбегала на веранду и оголяла плечи солнцу. пока мать не видит, улыбалась и проводила пальцами по обнаженной коже, - будто кто-то другой касается и желает её тела.
мать её создавала смиренной и послушной. вышивала кресты на подушках и заставляла молиться. кресты её не спасли от бунтарского духа и искаженной улыбки дьявола. тот был не на помятых страницах библии, а в человеческой шкуре.
девочка хотела устроить бунт и свернула совсем не в тот переулок.
«in the belly of the beast».
теперь она прокаженная, запертая и не видящая даже кусочка грозового неба. вслушивается и по пению птиц понимает, что утро. слыша тяжелые шаги за дверью быстро забирается под кровать и царапает подбородком пол. он дарит подарки и улыбается криво.
«- зачем я тут?»
«- это твой дом.»
молится постоянно и клянется, что выйдет отсюда и будет слушаться мать во всём. а пока синяков только больше. но вместо костей он ломает ей личность. через год приглашает подняться на первый этаж и присесть за обеденный стол.
говорит, что она особенная из всех.
смотрит без страха и боли. она бледная, с синевой и тонкими дорогами вен.
на помощь зовёт б-га и диких птиц, но вышитые кресты не спасают, а дикие птицы могут только напевать давно знакомые мелодии.
на третий год остается только дьявол и искренность веры растворяется между пятым января и третьим февраля. ей показывают новую комнату на чердаке и указывают на заколоченное окно.
«- сунешься сбежать - псы тебя загрызут.»
она помнит ужасный лай и теперь видит жестоких зверей под окном.
больше не осталось б-га совсем, но в его личности было что-то возвышенное и могущественное.
она вырезает на руке кресты, продолжает молиться, потому что так её учили.
на четвёртый год приводят вторую. совсем кроха, в глазах дикий ужас и знакомая тоска по дому. от её одежды ещё пахнет домашним уютом и веет материнским теплом. её косички сплетены аккуратно, как старшей не заплетали уже давно.
она смотрит и задыхается возродившейся смелостью. им необходимо отсюда сбежать.
